Ристалище веры

Глава 2

Продолжение о богословском религиоведении.
Религиоведение Кураева, а попросту органически присущее ему богоборчество, отчетливо проявилось в следующих словах диакона, сказанных им в главе "Если бы директором был я" одной его брошюры:
"В России действуют сотни религиозных организаций. Какую мне выбрать в партнеры? Их религиозные разногласия меня не интересуют. Но вот неравенство культурного багажа конфессий совершенно очевидно. В действительности лишь две конфессии создали великие культурные традиции - и глубоко народные, и в то же время мировые, вошедшие и в быт народов, и в величайшие произведения искусства. Это - католичество и Православие. Завязать сотрудничество с религиями Востока? - Но при чем они здесь? Россия - европейская страна, и ее будущее связано с интеграцией в Европу. А сказки насчет "евразийства" оставьте для журналистов" .
С географией, а также с культурологией у Кураева дело обстоит не лучше, чем с религиоведением. Если для него Россия - расположена в Европе, то о Древней Греции и говорить не приходится. В одной из своих работ Кураев даже потратил время на доказательство самостийного развития греко-римской культуры, "не воспринявшей ничего от Востока". В порыве прозападной апологетики диакон даже забыл о сирийских корнях первых монашеских общин. Вероятно, в те времена между Элладой и Египтом существовал "железный занавес" - иначе, чтo бы помешало восприятию Грецией более древней и развитой соседней культуры?
Однако на самом деле всё было иначе. Деление на такую "Европу" в противовес такому "Востоку" произошло благодаря грекам. Как пишет энциклопедический "Словарь античности", "этимология слова "Европа" спорна, возможно, оно происходит от семитского "вечер"... Под Европой древние греки подразумевали греческие и фракийские области... С 6 в. до н.э. ионийцы распространили название "Европа" на все страны к Северу от Средиземного моря" (Сл. античности, М., 1989, с.199-200). Иными словами, первоначально, даже большинство называемых сегодня стран "Запада" не относились у греков к "европейским"; не для народов "Запада", а как отмечает словарь, лишь для греков, "для Западного Средиземноморья область восходящего солнца - это Передняя Азия" (там же, с.114). В связи с войнами из-за доходной торговли, которые развязали греки против Персии, деление на "Европу" и "Восток" приобрело признак антагонизма. Но, с другой стороны, территории, называемые сегодня "Западом", поистине должны быть противоположены и той "Европе" греков и той "Азии", вместе которые по культурной преемственности правильнее было бы считать "Востоком" по отношению к варварским странам "Запада".
Полагая центр "европейской" культуры в Грецию и стремясь доказать ее независимость от "Востока", Кураев игнорирует исторические факты. О восточных истоках культуры Греции написано достаточно много. Например, Гнедич в "Истории искусств" пишет, что "греки, находясь постоянно в сношениях с Египтом, невольно восприняли их архитектурные элементы, как первообразы построек. Влияние египтян в данном случае было весьма существенно: оно внесло в греческое искусство ту целомудренность и чистоту, которыми были проникнуты все их создания... Пришлые восточные гости: Инах, строитель Аргоса, Данай, Кекропс, наконец финикиец Кадм - все они насаждали египетскую и восточную культуру в Элладе" . Греки унаследовали свой алфавит, в конечном итоге, также от Египта, поскольку, как пишет словарь античности: "В основе финикийских букв лежали египетские иероглифы... Это письмо было заимствовано арамейцами... В 9 в. до н.э. с этим алфавитом, очевидно, познакомились греки благодаря торговому сообщению с финикийцами. Они заимствовали его и создали, преобразовав и дополнив буквенные знаки, основу всех европейских алфавитов" (Сл. ан. с.26). Похожая история и с числами: "Неприспособленность... числовой системы для операций с большими числами заставила астрономов эллинистического периода заимствовать из Вавилонии позиционную систему с основанием 60 - шестидесятеричную... В шестидесятиричной числовой системе была рассчитана таблица длин хорд круга, а начиная с Птолемея эта система становится в астрономии общеупотребительной" (Сл. ант. с.638). О роли арабских чисел, совершивших революцию в математике, и говорить не приходиться. У греков, как пишет словарь, "восточные божества были или включены в Пантеон (Исида, Осирис (Адонис), Таммуз, Митра, Атаргатис), или отождествлены с греко-римскими богами... Восточные космогонические мифы нашли отражение в греческих космогониях, вавилонский миф о потопе был передан по-гречески вавилонским жрецом Беросом (3 в. до н.э.), отзвук эпоса о Гильгамеше прослеживается у Элиана. Восточные басни послужили образцом для античных. В греко-римской античности ценились вавилонская медицина, математика, астрономия, астрология..." (с.114-115). О преемственности философии и тайных доктрин от "Востока" говорилось также достаточно.
Если же в Греции письменность, арабские числа, астрономические исчисления, как и сама астрономия, архитектура и мифология (основа древнего мировосприятия), медицина и пр. пришли с так называемого "Востока", то не является ли изолирование греческой культуры от этого "Востока" отголоском того самого самодовольства западноевропейских ученых, представлявших в конце XIX веке ту же Россию населенной "дикими народами" и "медведями"? Таким образом, нет в культурно-историческом развитии между странами пропасти и "самозарождения", как бы этого ни хотелось церковным апологетам. И родина всех этих культур "Запада", в научно признанной временной перспективе, одна - Древний Восток.
Когда о подобной "очевидности" "неравенства культурного багажа конфессий" заявляет один человек, пристрастный диакон, то можно лишь сочувственно пожать плечами. Однако, когда его взгляды разделяют некоторые другие ученые и "доктора наук", то появляется вопрос: что они хотят этим сказать, и что за этим последует? Неожиданным попутчиком отца Андрея на стезе борьбы с "проникновением" Востока в Россию стал известный индолог (!), доктор философских наук В.К.Шохин. Владимир Кириллович оказался пока первым и единственным "соавтором" диакона в его апологических трудах, опубликовав свою работу "Доктрина реинкарнации и христианство" в книге Кураева "Раннее христианство и переселение душ" (М., 1998). Кураевым данная книга написана с целью доказательства ошибочности самой доктрины реинкарнации, но, главное, для обоснования отсутствия этой доктрины у древних и даже во времена близкие к Р.Х. (во всяком случае, до Гаутамы Будды), чему Шохин немало и посодействовал. Сам Кураев для собирания аргументов по принижению буддизма и брахманизма регулярно прибегает к цитированию Шохина, о котором он говорит, как о человеке, ранее увлекавшемся Востоком, но встретившем Православие и ставшем православным. Точка зрения ученого - его профессиональное дело. Но когда образуется столь странный тандем с журналистом-диаконом, работа которого преследует вовсе не научные, а политико-апологетические цели, начинаешь внимательнее присматриваться к "партийности" такой науки и философии.
В заключительной главе, подводящей итог всей книге (В.К.Шохин. "Брахманистская философия", М., 1994 г.) мы узнаем созвучные Кураеву мысли. Шохин пишет:
"Нужно заметить, что начальный и раннеклассический периоды ин-дийской философии оказались не совсем такими, какими их полагал уви-деть читатель историй индийской философии. Ожидая открыть для себя ее истоки в мистическом "вuдении" единства мирового бытия у ведий-ских риши на рубеже II-I тысячелетий до н.э., он мог убедиться в том, что этими истоками оказались гораздо менее экзотические и зафиксированные почти на 500 лет позже первые опыты поздневедийских "талмуди-стов"..."; "Думая увидеть индийских философов медитирующими в от-шельнических рощах или сидящими в йогических позах у Гималаев, а ближайшее их окружение - в рецитирующих ведийские мантры странст-вующих бхиккшу, читатель вдруг находит их в "холлах дискуссий" - на "ярмарке тщеславия" придворной культуры"; "Совершенным мифом, - продолжает Шохин, - оказалось и устойчивое представление, согласно которому индийские философы предавались углубленным размышлениям о пути к "освобождению" в аскетической взаимоотдаленности: они толь-ко и делали, что вели постоянную дискуссию и весьма остро реагировали на достижения и колкости оппонентов", "Самое интересное, однако, что они вовсе не становились из-за этого чуждыми религиозной практике или поискам выхода из мира сансары : у них все было расставлено по полоч-кам... такими же "двуипостасными" являлись весьма многие позднеан-тичные средневековые западные мыслители. Основная посылка, которой руководствовался автор этой книги (В.К.Ш.) и которая привела его к пе-реосмыслению историко-философского процесса в Индии... (состоит в том, что) генезис брахманистской философии почти точно совпадает с ге-незисом греческой, отставая, видимо, не более чем на одно поколение лю-дей", "...с китайской философией, оставшейся явно на стадии определен-ной "нераскрытости", и относительной скромности его результатов в сравнении с античной". (С.286-302).
Печально, что если первый европейский религиовед, Макс Мюллер не увидел среди второстепенных богов индусов Единого и Несказуемого Бога Вед и Упанишад, то Шохин к тому же еще и не разглядел их эзотеризм и невозможность разделения мудрости Индии по-европейски на "философию" и "религию". Религия индусов - это скорее многовидовая йога (ср. умное делание христиан), чем народный фольклор ритуала и браминской схоластики, кроме которых, очевидно, Шохин ничего в Индии не встречал. Индийская философия - лишь часть от целого, имя которого - Йога . Суть же последней, а соответственно и содержащейся в ней философии, заключается не в написанном о ней в книгах, а в духовном делании, точно также как Православие не есть тo, и не исчерпывается тeм, чтo о нем написано. На Западе (в отличие от Востока) философии-науке придали статус "Царицы знаний". При таком положении, спустившийся с Гималаев йог должен был бы припадать к ногам умудренного знаниями и увешанного степенями университетского профессора, - но для Востока это же - нонсенс! Подобное заблуждение о "царице знаний", а также убийственное "западное" разделение науки и религии, которое всячески навязывает Кураев, нашло отражение и в изысканиях брахманизма Шохина.
Симбиоз Кураев-Шохин позволяет лучше понять заключительные слова книги Шохина о том, что
нет "...шансов найти в брахманистской философии источник реше-ния экзистенциальных мировоззренческих проблем...", и далее, что такое вuдение "...приобретает особую актуальность в нашей стране, где запо-здалое и одновременно затянувшееся влечение к "восточной мистике" выглядит в свете отмеченных тенденций европейской философии доста-точно провинциально". (С.306-307).
Таким образом, величайшая в мире философия и мудрость Индии, сохраненная временем, содержащая в себе практически все великие философские идеи, религиозные символы и сюжеты мифологий, много позже унаследованные или открытые другими религиями и философиями, - для индолога Шохина, все это - "затянувшееся влечение", которое "выглядит... достаточно провинциально".
Разговор о Западе и России-Востоке - достаточно сложная тема, и мы специально останавливаться на ней не будем. Однако, говоря о Православии и религии, нелишне будет вспомнить, что достоянием истории является факт, что большинство известных нам великих религий пришли с Востока. Диакон Кураев заключает, что все равно Россия движется в сторону Запада. Но интересно узнать, где для Кураева (или для того же ревнителя Православия господина Дворкина) пребывает Святая Земля? Для евреев, как и для многих христиан, земным символом данной Святой Земли стала Палестина. Может быть, это также Запад? У других это - горы Гималаев, у третьих - Алтая, у четвертых - Мекка и т.д. Кто и когда помещал Святую Землю на Западе? Если сегодня и происходит устремление на Запад (под которым, впрочем, в широком смысле понимают у нас и Америку), то по этому поводу можно только сокрушаться. Тот же Генон, много воспевавший кельтские и друидические традиции, а также "рыцарей круглого стола" и пр., даже он в 1929 году напишет: "У западного мира более нет "Святой Земли", которую следовало бы хранить, потому что путь, который ведет туда, отныне полностью утерян... Лишь вернувшись к нормальным условиям и обретя дух своей собственной традиции, если у него еще есть для этого возможность, он сможет вновь открыть путь, ведущий к "Центру Мира"" . Куда же на самом деле и к какому такому "будущему на Западе" подталкивает нас диакон Кураев?
Мы уже говорили выше о публичном обращении некоторых ученых против так называемого "мракобесия" экстрасенсов и парапсихологов, подписанное в том числе ректором МГУ. Очевидно, руководство ведущего учебного заведения страны определило свой политический выбор. В результате такого выбора вовсе неслучайным оказывается преподавание в МГУ диакона Кураева, а попутно и фактическое выживание из стен университета исследований Востока и самих востоковедов (не таких, конечно, как "православный" Шохин). Неслучайной также оказывается тематика студенческой газеты "Татьянин день" (где Кураев тесно сотрудничает с редакционным коллективом). Корреспондент газеты без доли юмора спрашивает, например, у студентов (при их-то стипендии): "Считаете ли вы правильным питаться студенту (в контексте его православных корней) бесплатными обедами от Общества Сознания Кришны в студенческой столовой (когда еще эту практику не прекратили )?" А у нас, глядя на подобное, выражаясь словами почтенных академиков - "мракобесие", возникает другой вопрос: "Не грядет ли день, когда конспекты "классиков марксизма-ленинизма" заменят принудительным конспектированием Библии, а востоковедам в их трудах рекомендуют чаще цитировать последние выступления диаконов РПЦ?"
Если же говорить о включении в учебные программы темы "Православия", о чем говорил Кураев, то это, безусловно, нельзя не поддержать, тем более, когда речь идет о местностях, где Православие традиционно исповедывалось большинством населения. Но можно ли при таком выборе руководствоваться вышеназванными "культурологическими" "откровениями" Кураева о "неравенстве культурного багажа конфессий"? Знакомясь с таким "религиоведением", можно наивно удивиться, - но ведь это же конфессиональный расизм. Ничего подобного, - ответил бы Кураев, - это "межрелигиозная полемика", и предложил бы, как он пишет, следующее:
"Надо или исключить из закона запрет на "пропаганду религи-озного превосходства", или требовать четкого определения, что именно будет рассматриваться в качестве "разжигания религиозной розни". Лучше же всего - включить прямую норму, разрешающую межрелигиозную полемику и апологетику... Иначе первые же суды пройдут над православными антисектантскими полемистами". (А.Кураев. Православие и право. С.30).
Мы несколько отвлеклись от знакомства с книгой Кураева о Любви Христовой. То, что Христос нес людям учение высокой нравственности и духовного совершенства, так же, как это несли Кришна, Будда и многие другие Учителя человечества - факт неоспоримый. Но какое отношение Учение Христа о Любви имело на протяжении веков к кровавой истории христианства (особенно - западного)? Мы также удивляемся прямо-таки полурасистскому (ксенофобскому) взвешиванию Кураевым - какая религия лучше? Практикует ли он подобную провокационную постановку вопроса перед студентами в МГУ, мы не знаем, но то, что пропаганда подобных взглядов попахивает нарушением международных и конституционных норм о недопустимости разжигания религиозной розни - это очевидно.
Вернемся к книге Кураева. Обсудив неполноценность всех крупных религий, и в частности, мусульманства (см. далее), пламенный полемист, наконец, раскрыл собственное вuдение беспредельности и божественной трансцендентности христианской любви. Данное вuдение и стало своею экстравагантностью интересно нам уже с позиции психолингвистического анализа:
"Ислам осуждает христиан за то, - пишет Кураев, - что мы недостаточно охраняем трансцендентную непостижимость Творца... Когда мы говорим о Боге, надо быть предельно осторожным. Надо хранить себя от того, чтобы налагать наши, человеческие ограниче-ния на Беспредельное. Но не есть ли мусульманское утверждение о том, что Бог не может стать человеком, именно такое слишком че-ловеческое сомнение в могуществе Бога? Не становится ли это отри-цание ограничением свободы Творца? Откуда такая уверенность в том, что Бог вот этого не может? А любовь способна на весьма не-обычные поступки, даже на такие, которые кажутся невозможными и недопустимыми тому, кто еще не имеет опыта любви. Подойдите к любому подростку и спросите его: "Если я скажу тебе, что однажды ты вполне добровольно засунешь свою руку в кучу дерьма, поверишь ли ты мне?" Подросток, конечно, возмутится и возопиет: "Да ни за что!". Что же, подождем, когда у него (или у нее) появится свой ма-лыш. И мы увидим, как родительская любовь перешагнула границы казалось бы столь естественной брезгливости" .
Достойное сравнительное религиоведение! Популярно и доходчиво объясняется, простите за иронию, Любовь с большой буквы. А далее Андрей-богослов поведал нам свои скупые, столь редко встречающиеся в его работах собственные мысли о православном понимании сущности христианства:
"Евангелие отношение Бога к человеку представляет так, что можно сказать, что Бог "обезумел" от любви к человеку. Распятый Творец - это поистине и "соблазн", и "безумие". Бог свободен в выборе Своих путей к человеку. Он может являться в громе и мол-нии. А может - в образе раба и странника. Как однажды очень по-христиански и очень по-человечески сказал Борис Пастернак:
Снег идет, снег идет
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.
Словно с видом чудака
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака...
Вот-вот, - продолжает Кураев, - "в заплатанном салопе", а не в окружении легионов ангелов Бог посетил людей. "С видом чу-дака" и "пряча" Свою Божественность, Творец оказался Эммануи-лом... Бог действительно слишком отличен от человека - и потому и странен, и чуден. Что ты спрашиваешь об имени Моем? оно чудно (Быт. 32:29; Суд.13:18). И нарекут имя Ему: Чудный (ИС. 9:6)...
...Трудно ли было Богу с людьми? - Да... Читая Ветхий Завет, без преувеличения можно сказать: люди доводят Бога до слез".
А вот нам, читая Кураева, даже становится не по себе: служитель церкви величественный и торжественный образ Бога и Христа, хотя бы и в церковной трактовке, рисует эдаким "чудаком", "сходящим с чердака" и рыдающим крокодильими слезами при взирании на палестинские мытарства (им же и устроенные) любимого иудейского народа. Ну да Бог с ними, со слезами. Лишь бы не сжигали во славу этих кураевских "чудаков" и их "слез" на кострах инквизиции.
Глава 2

Продолжение о богословском религиоведении