Александр Владимиров
В поисках православия. Современники
Богословское религиоведение, или о том, как Европа стала колыбелью человечества.
Уже вторым изданием, тиражом в 10.000 экземпляров вышла книга диакона "Если Бог есть Любовь". Как-то непривычно для тех, кто знает обличительный стиль писаний диакона Андрея, видеть его книгу о Любви. И действительно, посвятив вынесенной в заголовок теме менее трети книги, Кураев вернулся к излюбленной критике чужих убеждений. Но все-таки Любви он посвятил несколько страниц собственных рассуждений, и для нас они будут наиболее интересны. О каноническом (то есть церковном) понимании учения Христа и той истины, что спасется лишь ничтожное меньшинство, пребывающее в Православной Церкви, а остальное большинство человечества будет жестоко наказано Христом, мы уже говорили. Познакомимся же с продолжением развития этой точки зрения современным апологетом Кураевым:
Далее у Кураева следуют "замеры глубины" шаманизма, греко-римской религии, даосизма, брахманизма и индийской религиозной философии, буддизма и, наконец, ислама, - по паре страниц на каждую древнюю доктрину. И нигде Кураев не находит Любви. В шаманизме любовь не нужна для успешного "контактирования" с духами. В Олимпийском пантеоне богов одна перверсия; батюшка приводит пример:
Разделавшись с язычниками, Кураев приступает к "Великому Дао" китайцев. Какая может быть приличная религия у китайцев, рассуждает диакон, у которых такая "радикальная всеядность" китайской кухни? (Далее отец Андрей приводит живописную процедуру поедания мозга живой обезьянки, которую, как он пишет: "мне довелось видеть в видеофильме "Лики смерти""). Брахман индусов для диакона - безличен, а Любовь ведь, по Кураеву, есть чувство личностное, значит, и брахманизм неконкурентоспособен. В буддизме, вроде как, любовь есть, но, "во-первых, в буддизме нет вообще понятия Бога", "во-вторых, любовь не мыслится в буддизме, - по мнению Кураева, - как совершеннейшее состояние бытия". А как же жертвенное стремление к состоянию нирманакая, спросим мы? По Кураеву - эта идея появилась лишь в народном буддизме и возможно не без влияния христианства, и "это, - заявляет диакон с видом знатока, - для тех, кто не понял и не принял "прямого пути"". В исламе диакона не устраивает то, что по их вере Бог не может спуститься к людям ниже первого неба, (видимо для рукопашной борьбы с Иаковом). Не устраивает диакона и концепция любви в кришнаизме (Андрей Кураев почему-то "Бхагавад-Гиту" соотнес лишь со знакомым для него российским Обществом "Сознание Кришны"). Но что же может быть ближе к любви, чем бхакти-йога Бхагавад-Гиты (йога благоговейной любви), - изумится читатель? Кураев поясняет: "Он [Кришна] заповедует людям любить его. Но любит ли он сам людей - остается не вполне ясным; в "Бхагавад-Гите" нет ни одной строки о любви к людям" . Соответственно, раз "не ясно", значит и йога-любви также неконкурентоспособна. Кураев сетует об отсутствии у Кришны любви к людям. Но если нет во Вселенной ничего, где бы не был Бог (такова уж философия индуизма), то тогда, получается, Бог должен был бы заявлять о своей любви к себе самому? Очевидна некорректность сравнения любви Христа и любви Кришны в контексте совершенно различных культурных традиций: в западном мировосприятии (центробежном) человек и Бог - это две точки, и здесь Бога ищут во вне; в восточном мироощущении (центростремительном), всё иначе - здесь Бог - внутри, в сердце каждого человека, но сердце должно "расшириться" до таких пределов, чтобы оно слилось со всеми другими сердцами и охватило своею любовью весь мир. Так, фарисеям, спрашивавшим, когда же настанет "Царство Божие", и понимавшим его во внешнем и временном смысле, Христос ответил: "...не скажут: "вот, оно здесь", или: "вот, там". Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть" (Лк. 17:21). Ап. Павел говорит: "Дух Божий живет в вас... Христос в вас" (Рим. 8:9-11), а так же говорит о "возвеличивании Христа" в сердце верующего (Филип. 1:20). Макарий Великий (Египетский) наставляет: "Надлежит просить у Бога, чтобы дал нам обрести в сердцах наших богатство Его, истинное сокровище Христово, в силе и действенности Духа". Максим Исповедник: "Он (Христос) есть сокровище, скрытое в поле сердца твоего, которое ты не найдешь в бездействии. Очисти ум свой от постыдных помыслов, гнева и злопамятства и тогда сможешь ты познать вселение Христа". Никифор Монах говорит о задаче религиозной аскетической жизни: "...Найти сокровище в поле сердца скрытое... Принять в знании и опыте царство небесное внутри нас". В западной культуре популярен образ оставленного Богом человека. Любой индус на это только бы улыбнулся, потому что для него это невозможно - в его сердце Бог пребывает всегда. Но Православие и так называемые религии Востока (в отличие от западной веры) в своих основах имеют гораздо больше общего, нежели это принято думать . О Царстве Божием, или Атмане в священных текстах Индии, например, говорится:
В Евангелии же Иисус говорит:
Как может заметить читатель, сходство в центральной идее, вплоть до привлеченных образов, - поразительное! Таким образом, можно сказать, что прием продемонстрированной Кураевым религиозной апологетики вовсе не нов: из религий, которые требуется унизить, берется все самое наглядно-худшее и компрометирующее, да так, что с подобными оскорбительными комментариями ни один священнослужитель этих религий не согласится или же возмутится провокационной расстановкой акцентов; зато, сравнивая оклеветанную чужую религию с собственной, в последней выгораживается и превозносится самое замечательное, составляющее жемчужину человеческих ценностей. При этом многообразованный диакон напрочь игнорирует свидетельства великих культур Индии, Китая, Египта, Древней Греции, ставшие таковыми, очевидно, что не вопреки "варварским" верованиям, а благодаря этим высокодуховным глубоко философским представлениям, пронизывающим насквозь мироощущение древних народов. Например, Ф.Шиллер, великий поэт европейского романтизма, при первом знакомстве с индийской поэзией, тогда еще только что открывшейся для Запада, заметил, что "последняя превзошла бессмертные творения античной художественной культуры именно в изображении - по его определению - "прекрасной женственности" и "прекрасной любви" "! Наивный читатель, быть может, и поверил бы профессиональному апологету диакону, и его "сравнительному" религиоведению, если бы в другой его же брошюре не прочитал продолжение рассуждений о "Любви". В труде под названием "Как делают антисемитом", сетующий несколько по другому поводу Кураев ненароком приоткрыл читателям ту свою центральную мировоззренческую позицию, которая за многословной его апологетикой все как-то ранее ускользала. Вот что пишет Кураев о в общем-то давно известной библейской истории о кровавых деяниях Иеговы, который в христианстве также есть сам Бог-Христос:
Познакомившись выше с критикой Кураевым восточных религий, явно по мнению Кураева "недотягивающих" в любвеобилии до христианского Бога (Бога-Христа), читатель может удивиться: "Разве такой добрый, кроткий, сама Любовь Бог-Христос раньше был кровожадным?" Кураев объясняет сей парадоксальный курьез ветхозаветного предания:
И вот диакон Кураев действительно безупречно формулирует идею церковных фундаменталистов, оправдывающих преступления западной церкви в течение последнего тысячелетия, и в целом не многим отличающуюся от доктрины "истинных арийцев" с их принудительной стерилизацией, концлагерями и газовыми печами:
Можно только порадоваться, что этим "садовником" не стал диакон Кураев! То, что человек деградировавших великих культур древности привык переносить на высшие силы свое невежественное и варварское представление о мире и морали - дело не новое, - подобное было свойственно в большей или меньшей мере любой массовой религии . И в этом мы, может быть, не усмотрели большой беды, если бы отдельные священнослужители самочинно не присваивали себе прав такого божества на вершение судилищ, устраивая на земле свои маленькие и большие аутодафе и освенцимы. Кураев прав. Нельзя не согласиться, что наиболее воинствующая догматика Западной церкви именно так понимала Бога и Его методы господства. Там также "любовь" била через край: среди сжигаемых на кострах инквизиции были дети; их перед казнью, в сторонке от остальных, исповедывали священники Общества Иисуса (иезуиты). Какие просьбы для Бога слышали эти "божьи садовники" из уст невинных малюток? Очевидно, иезуиты так же специфически понимали слова Иисуса: "пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им; ибо таковых есть Царствие Божие" (Мк. 10:14). Однако вернемся к сравнительному религиоведению Кураева и его книге "Если Бог есть любовь". Если оставить в стороне нравственную сторону суждений диакона, то в научном смысле (ведь Кураев еще и профессор) можно отметить, что у диакона не научный, а поистине поверхностный подход к рассматриваемому предмету, т.е. вынесение суждений об иных доктринах и верованиях на основе чужих мнений. Для понимания духа совсем иной, т.е. восточной религиозной культуры, мало будет даже кропотливого прочтения бесчисленных письменных источников. Необходимо проникнуться, вжиться в совершенно другую культуру. Для восприятия Вед и Учения Будды надо открыть сердце, т.е. проникнуться любовью к далеким народам, их обрядам, храмам, философии. Много ли можно понять, например, о таинстве православного причастия, начитавшись лишь одних книг, да еще и предпосылая чтению агрессивную ненависть и неприятие, какие наблюдаемы у Кураева по отношению к восточным религиям и практикам? Диакон в лучших традициях "научного атеизма" принижает восточные религии и их эзотеризм, совершенно не владея рассматриваемым предметом. В его критике наблюдается странная для священника черта: она поразительным образом напоминает хлесткую пропаганду научного атеизма былых времен, целью которой было низвергнуть идею Бога. Заметным отличительным признаком примитивной антирелигиозной пропаганды тех времен было то, что сваливались в общую кучу и преступления отдельных священноначальников, и темные суеверия народа, и святое предание первооснователей. При этом, в отношении христианства, никогда атеистический спор не касался сущности святоотеческой религиозной мысли и праведного пути. Восточные религии критика атеизма затрагивала меньше, чем христианство, видимо, за малой их изученностью, а также за меньшей актуальностью. Но и здесь за основу критики бралось не подлинное содержание восточных религий, а их обрядовые или еще чаще - народно-фольклорные представления. Кураев на восточные религии перенес тот же самый грубо-атеистический метод и аргументацию, которые были свойственны "научному атеизму" в отношении христианства. Если внимательно проанализировать его критику, то окажется, что иные религии поклоняются другим (не Христу) богам, а так как Бог, Всевышний - один, то, собственно, иные религии и не поклоняются Богу. Последовательно довести цепь умозаключений, свойственную дьяволоборческой богословской апологетике о том, что "если поклоняются не Богу, то кому?" - каждый читатель может сам. Но даже без столь радикального вывода (ну, в конце концов, бoльшая часть может и заблуждаться и лишь пoпусту возносить молитвы никому), игнорирование нетождественности подлинно сакрального профанному и фольклорно-бутофорскому - характерная черта поверхностного религиоведения и тех, кто вообще с трудом способен допустить существование трансцендентного. О таком понимании всех-отрицающего богословия говорил о.Георгий Чистяков: "Вообще их писания удивительно похожи на журналы "Коммунист", "Политическое самообразование" и на другие выходившие под эгидой ЦК КПСС издания. Их авторы тоже везде и во всем видели врагов и тоже пугали читателей губительностью любого уклонения от марксизма-ленинизма. Увы, до сих пор я не встретил пока еще ни одного человека, который пришел к православию благодаря книжечкам такого рода... Когда мы заявляем, что православие - это единственно верный святоотеческому преданию и единственно правильный способ веры, мы оказываемся учениками, увы, не святых отцов, а Суслова, Жданова, Андропова и прочих партийных идеологов, тех, кто насаждал марксизм, настаивая на том, что это единственно правильное и единственно научное мировоззрение. Монополия на истину вообще крайне опасна, ибо делает нас жесткими и жестокими, но, к сожалению, очень удобна, ибо освобождает от необходимости думать, выбирать и брать на себя личную ответственность за принятие тех или иных решений. Я уже не говорю о том, что она истину просто и сразу убивает, ибо истина может быть только свободной". Сама постановка проблематики религиоведения, т.е. изучения народных религий, еще не означает, что религаре (связь с богом), в иных формах, кроме как канонически-церковных, не существует или невозможна. Положение в этом вопросе можно сравнить с наукой - здесь также глупо утверждать тождественность науки системе академий и отраслевых научно-исследовательских институтов, несмотря на доминирующий вес последних. И еще более глупо судить о науке по конъюнктурной и политически-окрашенной деятельности отдельных ее начальствующих бюрократов. Но, впрочем, что мы знаем о традиционной доктрине христианской церкви, о центральном и главном вопросе, волнующем каждого человека, - о бытии после смерти, на пути к которому обязательной инстанцией должна оказаться церковь? Известного богослова протоиерея Георгия Флоровского, попрекаемого реакционерами за его либерализм, никак нельзя обвинить в слепом догматизме. Но и он в своей статье "Долина смертной тени" подчеркивает отличие ортодоксального взгляда на вопрос о посмертном существовании от общепринятого (или приписываемого "взглядам Церкви"), что может удивить не искушенного в догматике читателя:
Отрывок этот мы привели для тех, кто сегодня, совершенно не зная Православного догмата, утверждает - "мы тоже православные". Вот в этом-то и весь вопрос - какое оно, Православие?! Например, высоко чтимый на Руси заволжский старец Нил Сорский (1433-1598), проповедник в русском монашестве традиции исихазма , в завещании от своих учеников потребовал после своей смерти выбросить его тело в пустыни, т.е. в лесной чаще, на съедение зверям и птицам, ибо это тело "согрешило много перед лицем Господним и не достойно погребения". Несмотря на кажущуюся противоположность святоотеческого учения о воскрешении из гробов и учения о реинкарнации (не в вульгарном, конечно, представлении, как о "перепрыгивании из тела в тело"), в них заложена одна и та же мысль. Сегодня церковь уже не предполагает, исходя из буквального чтения Евангелия, нарастание на полуистлевших костях в гробах цветущей плоти (тем более, что человек мог от рождения быть уродом и инвалидом, без рук или без ног). Как речь идет о "новой земле", которая грядет со Вторым Пришествием, так и о "новом теле". С другой стороны, концепция реинкарнации никогда не утверждала, что воплощения человеческой индивидуальности в разные личности тождественны друг другу. Говорится иное, что осознание индивидуальности самой себя в своей самоцельности и полноте всех прежних воплощений - величайшее событие, венец эволюции духовной монады. Данное можно было бы рассматривать как сходное с христианским иносказанием о воскрешении в новых телах. Ибо провозглашено Апостолом Павлом: "Но скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не умрем, но все изменимся; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертное. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: "поглощена смерть победою" (Исаия, 25:8.)". 1 Кор. 15:50-54. |
||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||
|