Александр Владимиров Белый город Духовная Россия Беловодье Алекcандр Владимиров Библиотека Карта сайта Контакты

поиск по сайту
В поисках православия. Современники
поиск по слову

перейти к странице




<< Введение Глава 2 Церковь и Православие >>


Часть I Россия и вера 3

Зачем церковь государству

Церковь(1) как институт или учреждение всегда существовала в определенных государствах и границах. Как социальный институт, находящийся в устойчивых социально-экономических отношениях с государством, имеющая сложившийся догмат и канон, христианская церковь появилась лишь при Константине (311 г. н.э.). Важно отметить, что в политической системе общества христианская церковь утвердилась не как нечто самодовлеющее, пользующееся непререкаемым авторитетом подобно жреческим династиям Древнего Египта. Вовсе нет. Церковь была поставлена на службу государству. Процесс естественного обретения христианством общественного признания, веса и положения был нарушен желанием Константина властвовать над материальным миром. В результате, власть веры была дарована указом и поддержана силами армии. Язычник Константин(2), крестившийся лишь на смертном одре, на многие годы стал фактическим главою христианской церкви. Подобное изначальное смешение мирского и духовного на многие годы наложило неизгладимый отпечаток на последующие отношения государства и церкви.

В России, всегда стремившейся к симфонии двух властей, подобное чрезмерное проникновение государственного начала в дела духовные особо сильно сказалось при Петре I. При нем принятием Духовного регламента патриаршество было отменено. Была образована Духовная коллегия, вскоре ставшая именоваться Синодом, к которому и перешло руководство Церковью. Затем вышел указ об установлении должности обер-прокурора Синода, возглавлявшего аппарат наблюдения за духовенством. Мало того, в мае 1722 года Синод в связи с указом царя ввел практику доносов, включая нарушение священниками тайны исповеди! В результате петровских нововведений главою церкви в России фактически стал обер-прокурор, на должность которого, за редким исключением, назначались исключительно военные лица!

Говорить о церкви времен СССР как о полноправном и полноценном элементе политической системы тем более не приходится. Ни о каком конструктивном диалоге церкви и государства, влиянии церкви на политику страны не могло быть и речи. Однако с середины восьмидесятых годов, в рамках провозглашенного курса на перестройку, была отменена пресловутая шестая статья Конституции о направляющей роли КПСС, что повлекло за собой поистине революционные последствия. Инакомыслие, сдерживаемое десятилетиями, вырвалось наружу, как пар из перегретого котла. Другое дело, что у разных групп населения энергии эти, томимые семьдесят лет, устремились по направлениям, иногда диаметрально противоположным. Классическая басня о лебеде, раке и щуке стала облекаться в кровь и плоть. Благодаря государственному телевидению (другого телевидения тогда и не было), благодаря партийным изданиям (например, журналу "Огонек") изумленные граждане узнали за короткий период столько об истории своей страны и ее вождях, такие душераздирающие подробности о состоянии экономики "у нас" в сравнении с процветанием "у них", что совершенно естественной реакцией населения, особенно его молодой половины, стало временное бегство от всего "советского", навстречу процветающей "загранице".

Получили добро на индивидуально-производственную деятельность кооператоры, выведя свои подпольные цехи на свет. Как только их допустили к внешнеэкономическим операциям, они стали мгновенно воплощать в явь мечты своих соотечественников о товарном западном рае, эшелонами меняя металл и нефть на видеомагнитофоны, одежду и прочий ширпотреб. То, о чем так долго говорили большевики, начиная с семнадцатого года, то есть о свободе, - случилось! За первой обнаженной грудью, показанной на телеэкране, последовали обличения здравствующих руководителей партии и правительства, призывы к изменению строя, резкое отрицание всей 70-летней советской культуры, короче, началось лавинообразное крушение в сознании граждан прежних запретов и табу, а по сути устоявшейся мировоззренческой ориентации, которая, собственно, и обеспечивает обычному человеку относительное психическое здоровье. Революция в сознании произошла стремительно и практически без выстрелов, если не считать бутафорского ГКЧП.

Даже православная церковь, вроде не слывя поборником коммунистической идеологии, все же, как привычный элемент прежних времен, на время была оттеснена из поля зрения граждан, дорвавшихся до ранее запретного. Когда в стране с арен стадионов и с экранов телевидения раздался хор проповедей заморских религиозных миссионеров, на политическом олимпе это было принято вполне благосклонно, как последовательное проведение принципа плюрализма идеологий: раз есть многопартийность, то быть и многорелигиозности. Встречи первых лиц страны с лидерами новых религиозных движений давали последним зеленую дорогу к освоению благодатной непаханой и запущенной российской почвы.

Вместе с тем, по мере рождения новой партийной элиты и новой расстановки политико-экономических сил, у новых лидеров отношение к оставленной в тени церкви стало меняться. Особенно, когда зашатался Союз Республик, выявилась уникальная функция, казалось бы, лишенной всяческой политической власти Московской Патриархии. В ряде отделившихся теперь уже "государств" Московская Патриархия продолжала осуществлять главенство (или стремилась всеми силами его осуществлять), а в регионах России скрепляющая роль Патриархии, успешно противостоящей сепаратистским центробежным настроениям, оказывалась крайне необходимой. Сложилась парадоксальная ситуация - с одной стороны, страну, благодаря нашим СМИ и экономистам-младореформаторам, насильно толкали в объятия к Западу (в бoльшей мере в объятия США), попутно разоряя и разрушая экономику и подрывая обороноспособность страны, а с другой стороны, русская православная церковь (РПЦ) получала (при конституционной отделенности церкви от государства) многомиллиардные налоговые и таможенные льготы, а также прямые финансовые внебюджетные вливания. Это было тем более удивительно, что благодетелем церкви являлась до мозга костей атеистическая партийно-государственная элита, неожиданно обеспокоившаяся "спасением души", в то время как под корень пускались наука, оборона, а медицина и образование влачили нищенское существование.

В 1991 г. первый Президент России был благословлен на инаугурации Патриархом Алексием II. Иными словами, вступление главы нового государства в должность было освящено авторитетом двухтысячелетней традиции христианства. У Патриарха появился прямой провод с Президентом, а у митрополита Кирилла - с правительством. Подобная привилегия неудивительна, потому что график деловых встреч с ведущими отечественными и зарубежными политиками, главами делегаций, банкирами, промышленниками и прочими у Патриарха будет поплотнее, чем у премьер-министра; международные же связи по христианской линии, а также количество подведомственных епархий и приходов, имущественный оборот и стоимость принадлежащих Патриархии активов (зданий и пр.) ставит Патриарха, даже с чисто административно-хозяйственной точки зрения, вровень с ведущими руководителями государства(3). В 1991 г. Патриарх резко осудил переворот (ГКЧП) и коммунистическое прошлое, тем самым разорвав связи церкви с прежними лидерами страны, но объявил о полной солидарности церкви с Ельциным.

В период сбыта сакрального новоявленными (в основном заграничными) мессиями оптом и в розницу, когда для этой цели была задействована технология раскручивания поп-звезд, с использованием стадионов, телеэкранов и концертных залов, Патриархия стремилась вразумить население, обратить его к традиционным ценностям. Но для этого у Патриархии не было ни пропагандистского опыта, ни должного влияния на СМИ. Наконец, обращение в то время к исконно русским ценностям, не говоря уже о так называемом "опиуме для народа", т.е. религии, было просто не популярно. Попытка Патриархии принять через законодателей новые положения о религиозных организациях в 1993 г. из-за событий, связанных с разгоном Верховного Совета, не увенчалась успехом. Не дождавшись законодательного закрепления монопольного приоритета РПЦ на российской канонической территории, церковь провела в 1994 г. Архиерейский Собор, на котором в отношение тоталитарных сект, на фоне истерики ангажированных СМИ, своим определением отлучила все новоявленные религиозные, духовные, а также иные движения, по мнению руководства РПЦ подрывающие основы православной веры.

Со временем мода в стране на "Запад" пошла на убыль, и вот уже газеты, телевидение, депутатские выступления стали все чаще пестреть возбужденными изысканиями России (заметьте, не Родины) и "общероссийской идеи". Посмотрев вокруг и не найдя после кампании разоблачений и многолетнего поливания грязью ничего достойного (куда только девались семьдесят лет?), потерявшие Отечество граждане стали складывать красивую легенду о "поруганной и принесенной в жертву(4) некогда безбедной и славной Российской царской империи". Оказалось, что все, что в наследство от "тех" времен осталось и не было разрушено революционным ураганом и временем, - это была (хотя бы внешне) наша Русская Православная Церковь, на место которой, правда, стали претендовать около пяти ныне действующих русских православных церквей (зарубежная, катакомбная, старообрядческая и т.д.).

Среди политического истэблишмента стала прогрессировать интересная мода: теперь трудно было найти партию, которая бы так или иначе не рас-писывалась в своих симпатиях и даже в любви к Церкви (к Церкви вообще, а не к какой-либо конкретной, потому что для многих Церковь - это родовое понятие, типа "церковь" и "государство"). Теперь о своей благожелательности и поддержке Церкви заявили коммунисты и ультра, западники и русофилы, правые и левые, консерваторы и демократы. На церковных праздниках традиционным стало неизменное присутствие атеистичного государственного олимпа со свечками в руках, что показывалось в прямой трансляции главными телевизионными каналами, и, наоборот, многие важные государственные события стали происходить с тем или иным участием представителей церкви или самого Патриарха.

В разрываемой на части стране выдвинулся некий центр, который, хотя бы и на словах, в идиллии, был призван стать единым на всех, - нитью, связывающей через времена и тернии историческую Россию. Фигура Церкви на шахматной доске игроков-политиков превратилась в значимый элемент, посредством которого можно серьезным образом влиять на соперников, на руководство страны, в конце концов, на сознание избирателей. Но долг платежом красен. Государственные супермонополисты становятся полуофициальными спонсорами церкви; московский мэр и иные региональные и городские лидеры открыто, за счет местных бюджетов и специфически-добровольных пожертвований полугосударственных предприятий, о тстраивают принадлежащие церкви храмы, печатают тиражи ее литературы, иными словами, помогают "кто чем может".

Но религия - это не мероприятие и не кампания. Ее взлет или накал происходят, как правило, либо в связи с крайним бедствием населения, либо, что все же чаще, в связи с неким значимым религиозным событием, с явлением какого-либо пророка или святого. Может быть, РПЦ на период церковного ренессанса хозяйственные заботы по расширению приходов сопрягла с необычайным духовным взлетом? Может быть, солнце какого-либо праведника всею своею мощью, как это не раз случалось в дореволюционной России, засияло над суетой нашей бренной жизни? Нет, к сожалению, этого не наблюдается. Как говорят в народе, закон существует для того, чтобы его нарушать. Кого можно удивить в России нарушением законов? Если в конституции определен светский характер государства, это еще ровным счетом ничего не значит. Тем более тогда, когда церковь вовлечена в большую политическую игру. Неудивительно, что выступления депутатов стали изобиловать требованиями оградить нашу нежную молодежь от коварного влияния страшных тоталитарных сект и деструктивных культов. При этом, как ни странно, главным консультантом в данном вопросе выступил антисектантский отдел РПЦ, иначе - пристрастный эксперт с нескрываемой заинтересованностью. То, что попутно с явно одиозными истеричными культами стали расправляться и с вполне благонравными религиозными и духовными культами и организациями (ставшими автоматически на пути монополии РПЦ), никто не хотел даже замечать. Министерства юстиции, здравоохранения, внутренних дел, обороны и т.д. бросились оказывать всяческое содействие мягким просьбам Патриархии в укреплении господства Церкви на канонической территории. Даже отдельные представители научно-административной элиты, академиков и профессоров, в совместном заявлении поспешили отгородиться от всех оккультистских и прочих направлений мысли, мол, "спекулирующих на еще не познанном наукой"(5).

Вершиной такой государственной заботы стало принятие в 1997 г. нового федерального закона "О свободе совести и о религиозных объединениях", который проигнорировал и положения конституции, и многочисленные обращения не только международных государственных, религиозных и общественных деятелей, но и специалистов и профессиональных юристов. Кроме прочего, в двусмысленном положении оказались уже подписанные международные конвенции, за которыми, согласно российскому законодательству, установлен приоритет перед российским законом.

Подобная забота об РПЦ со стороны государственных радетелей особо трогательна, если вспомнить слишком явную духовную оторванность от религии вообще и от Православной Церкви, в частности, большинства руководителей государства, выросших из комсомольско-партийных рядов. Отсюда малая значимость мнения церковного священноначалия для государственных деятелей. Политики остаются верны своему призванию - любить "вообще", а не "в частности", любить удобный образ, а не сермяжную правду, и вершить то, что диктует политическая конъюнктура, а не то, что требует совесть или элементарная последовательность. Такая любовь, - это своего рода банк: сегодня вложил, завтра получил с процентами. История повторяется: государство, как это было когда-то на развалинах Римской Империи, укрепляет свое влияние за счет возвышения церкви. Была бы польза Отечеству.

Однако мы хотели больше поговорить не о политике, а о вере. О том, с чем столкнулся или сталкивается человек, ощущая в себе причастность и призыв к чему-то более возвышенному, чем окружающий тварный мир. Храмы, с которых теперь несется колокольный звон, православные праздники, во время которых перед входами в церкви нередко толпится народ, глубоко затаенная ностальгия по присущей нашим предкам и воспетой классиками симфонии государства, церкви и народа, - все это рано или поздно обращает внимание вчерашних атеистов на вопрос о вере. Верить сегодня перестало быть стыдным. Даже наоборот, причастность к церкви принимается за добродетель, а среди церковного народа сама Вселенская православная вера нередко мыслится, несмотря на протесты богословов, как порождение исключительно русского начала или как главное условие единения народов России вокруг русской нации.

Очевидно то, что церковь как организация, за все время ее существования на Руси, впервые оказалась в особо благоприятном положении: относительная независимость от государства, независимость от паствы (нет избрания в порядке соборов), временная мода на церковь(6), солидная государственная поддержка (несравнимая с прежними временами), и, ко всему прочему, жгучая историческая потребность России в обретении на каком-либо идеологическом основании национально-государственной целостности и духоустремленности. При том, что в России соизмеримых с РПЦ альтернатив (церквей и религий) пока даже близко не наблюдается. Воспользуется ли РПЦ уникальной возможностью стать вдохновительницей взыскующей возрождения России, сможет ли шагнуть новой в новое тысячелетие, нам предстоит еще увидеть.

Сегодня огромное число людей приходит, или вернее было бы сказать, "ходит" в церковь, пытаясь в сердце преодолеть преграду отчужденности и неловкости, выросшую за годы атеистической пропаганды. Еще большее число людей, задумываясь о том, что верующие - там, а они здесь, так и не решаются преодолеть то ли чувство стеснительности (ведь и перекреститься на людях и даже наедине поначалу бывает для некоторых стыдно), то ли силу привычки мирской удаленности от церкви, то ли нежелание опускаться до целования ручки незнакомого священника и лицемерить перед самим собою, осознавая пропасть, разделяющую многие догматы церкви и положения современной науки. Есть еще категория людей, которая чувствует потребность в вере, но колеблется в выборе учения или церкви, волею судьбы оказавшись на шатком перепутье. Есть и множество людей, которые, не приняв сегодняшнюю церковь, но, продолжая интуитивно искать свою веру, все же хотели бы понять, от чего они отказываются в лице традиционной церковности.

Для таких людей совсем не очевидным является ответ на вопрос: "Чтo же такое Православие?" А если видеть в ПравоСлавии истинную и единственную веру, но слышать тысячи противоречивых мнений о том, чья вера и есть та самая истинно угодная Богу (христианство, буддизм, ислам, индуизм и пр.), то хотелось бы знать - гдe оно, это истинное Православие. Заявление любой из церквей или учений о том, что их вера и есть то самое Правое Славление Бога, по меньшей мере, требует размышлений, а с познавательной точки зрения и некоторых сопоставлений.


<< Введение Глава 2 Церковь и Православие >>






Rambler's Top100
2001-2011 © Создание сайта: Amicus Studio. Создание сайта